Несмотря на то, что в России уже более 100 лет существует республиканский строй, вопросы, связанные с историко-правовыми оценками отречения от престола императора Николая II и дальнейшим обеспечением династической преемственности продолжают активно обсуждаться в российском обществе.
Обстоятельства издания актов Николая II от 2 марта 1917 г. и великого князя Михаила Александровича от 3 марта 1917 г. и их правомерность представляют интерес, по крайней мере, для изучения истории государства и права.
Что касается правовых аспектов дальнейшей династической преемственности, то, с одной стороны, в настоящее время и в обозримом будущем предпосылок для восстановления в России монархического строя не наблюдается. В связи с этим многим представляется, что рассмотрение круга проблем, относящихся к наследованию престола и отречению от прав на него, носит чисто теоретический характер. Но, с другой стороны, примеры восстановления монархий в современном мире (в Испании в 1975 г., в Камбодже в 1993 г.) показывают, что полностью исключать такую возможность и в России было бы неправильно. Кроме того, Российский императорский дом Романовых, лишенный политической власти в 1917 г., сохранился на своих исторических правовых основах в качестве исторической институции и с 1991 г. активно участвует в общественной жизни Российской Федерации. Поэтому вопросы, касающиеся династического права, имеют не только сугубо историческое, но и актуальное значение.
Отречение (лат. abdicatio) в древности в Греции, а затем и в Риме являлось действием, не связанным с проявлением воли личности, а направленным на неё извне. Оно заключалось в том, что отец делал заявление об изгнании сына из семьи и о лишении его отеческого признания и покровительства.
В Средние века под отречением стали понимать добровольный отказ от власти или законных прав на неё; сложение с себя соответствующего титула, сана, должности.
В большинстве случаев слово «отречение» применяется к монархам, вступившим на престол и царствовавшим в течение того или иного времени, а затем сложившим власть. В отношении лиц, не пожелавших реализовать потенциально принадлежащие им права на престол, чаще используется термин «отказ».
Наиболее яркими примерами отречений от престола во всемирной истории являются сложение с себя верховной власти императором Священной Римской империи Карлом V (1556), королем Франции и Наварры Карлом X (1830), императором Германии Вильгельмом II (1918), императором Австро-Венгрии Карлом I (1918), царем Болгарии Фердинандом I (1918), королем Великобритании Эдуардом VIII (1936), королем Румынии Михаем I (1947). В последнее время имел место ряд отречений монархов, вызванных не революциями, поражениями в войнах или политическими кризисами, а желанием предоставить возможность своим наследникам вступить на престол в сравнительно молодом возрасте: отречения королев Нидерландов Юлианы (1980) и Беатрисы (2013), короля Бельгийцев Альберта II (2013), короля Испании Хуана-Карлоса I (2014).
В Русском государстве в период правления дома Рюриковичей (862-1598) аналогом отречения являлся отказ от «искания княжения», скрепленный клятвой или принятием монашества. Так, например, великий князь Киевский Игорь II Ольгович, тщетно пытаясь избежать смерти после его пленения в 1146 г., принял монашество с дозволения Изяслава II Мстиславича. Отказался от претензий на великое княжение Владимирское Суздальско-Нижегородский князь Дмитрий IV Константинович (1364). В период династического кризиса XV в., порожденного изменением порядка престолонаследия, в 1446 г. был вынужден «целовать крест» в отказе от возвращения к власти великий князь Василий II Тёмный, захваченный в плен и ослеплённый своим кузеном Дмитрием Шемякой.
Великий князь Дмитрий Иоаннович, в 1498 г. объявленный наследником своего деда государя всея Руси и великого князя Иоанна III Великого и венчанный в Успенском соборе, в 1502 г. был лишен Иоанном III этого статуса и отправлен в заточение. В данном случае имело место не отречение, а отрешение от прав наследования.
Своеобразной традицией «предсмертного отречения» явилось принятие рядом государей дома Рюриковичей монашества или схимы в последние часы жизни. Достоверно известно о таких пострижениях великого князя Киевского Всеволода II Ольговича; великих князей Владимирских Александра I Невского, Ярослава III Ярославича, Дмитрия I Александровича, Андрея III Александровича, великих князей Владимирских и Московских Иоанна I Калиты, Симеона I Гордого, Иоанна II Красного, Василия III; царей Иоанна IV Грозного и Бориса I Годунова; ряда удельных великих князей. Такого рода «отречения» носили не политико-правовой, а религиозный смысл.
Уникальными являются «отречения» Иоанна IV Грозного в 1565 г. и в 1575 г., которые были не столько реальными отказами от власти, сколько демаршами в политической борьбе с аристократической оппозицией за укрепление царской власти.
И Борис Годунов в 1598 г., и Михаил Романов в 1613 г. призванные соборами на царство на основании ближайшего свойства с угасшим царским домом Рюриковичей, первоначально отказывались от восприятия своих легитимных обязанностей и прав. Но эти отказы носили, скорее, ритуальный характер, и оба они в конечном итоге взошли на престол.
После призвания на царство дома Романовых (1613) имели место два отречения царствовавших императоров (Петра III и Николая II) и несколько отказов от потенциальных прав на престол.
Первым случаем такого рода оказалось клятвенное обещание сына Петра I царевича Алексея Петровича, в котором он изъявлял согласие с манифестом своего отца от 3 февраля 1718 г. о лишении его прав наследования, обещал «того наследства никогда ни в какое время не искать и не желать, и не принимать ни под каким видом» и признал законным наследником престола царевича Петра Петровича.
5 февраля 1722 Петр I издал именной указ «О праве наследия престолом», в соответствии с которым упразднялся традиционный порядок престолонаследия по праву нисходящего мужского первородства. В 1722-1797 гг. «правительствующий император» мог сам, по своему усмотрению, назначать наследника и отрешать уже назначенного: «кому оной хочет, тому и определит наследство, и определенному, видя какое непотребство, паки отменит, дабы дети и потомки не впали в такую злость, как выше писано, имея сию узду на себе».
В 1724 г. цесаревна Анна Петровна и ее жених герцог Карл-Фридрих Голштейн-Готторпский заключили брачный договор, по которому оба отказывались от возможных претензий на престол России. При этом сохранялась возможность наследования за их предполагаемым потомством.
Первое отречение царствующего императора произошло в 1762 г. Петр III, отказавшийся от борьбы за власть со своей супругой императрицей Екатериной Алексеевной, осуществившей переворот, 29 июня 1762 г. направил ей письмо, в котором признавал свою неспособность к управлению страной и объявил, что «сам в себе беспристрастно и непринужденно», «от правительства Российским государством на весь век мой отрицаюсь, не желая ни самодержавным, ниже иным каким-либо образом правительства во всю жизнь мою в Российском государстве владеть, ниже оного когда-либо или чрез какую-либо помощь себе искать, во чем клятву мою чистосердечную пред Богом и всецелым светом приношу нелицемерно».
Эти отречения состоялись до издания акта о престолонаследии Павла I 5 апреля 1797 г., создавшего «точнейший законный порядок, не допускающий уже никаких перетолкований и не оставляющий места никакому выбору между несколькими лицами царствующего дома».
Следует отметить, что в самом акте императора Павла I отсутствовали какие бы то ни было указания относительно возможности отречения от престола или от прав на него. Законодательная регламентация данного вопроса стала возможной после появления первого в XIX в. прецедента – отказа цесаревича Константина Павловича.
Цесаревич Константин, являвшийся в силу закона прямым наследником своего бездетного старшего брата Александра I, 14 января 1822 г. направил ему «Грамоту», в которой, ссылаясь на отсутствие дарований, сил и духа «чтоб быть когда бы то ни было возведену на то достоинство, к которому по рождению моему могу иметь право», просил передать это право тому, кому оно принадлежит после него.
Это отречение от потенциальных прав было утверждено Александром I в «Ответной грамоте» от 2 февраля 1822 г. и в «Манифесте, утверждающем отречение от наследия престола его императорского высочества цесаревича и великого князя Константина Павловича и утверждающем наследником его императорское высочество великого князя Николая Павловича» от 16 августа 1823 г. Но обнародование данных актов при жизни Александра I не состоялось. Поэтому манифест не приобрел силу закона, и после кончины августейшего брата 19 ноября 1825 г. цесаревич Константин Павлович (находившийся тогда в Варшаве) был объявлен императором, и ему принесли присягу. Лишь после того, как он в «Грамоте» от 26 ноября 1825 г. подтвердил свой отказ, великий князь Николай Павлович счел для себя возможным вступить на престол.
При кодификации законов в царствование Николая I к положениям о престолонаследии, содержащимся в акте 5 апреля 1797 г., были добавлены установления о правилах, связанных с равнородностью или неравнородностью браков членов династии, и об отречении от прав на престол.
В издании Свода законов Российской империи 1832 г. и в следующих изданиях до 1906 г. статьи об отречении имели номера 15 и 16, а в Своде основных государственных законов Российской империи в редакции 1906 г. – номера 37 и 38.
Они сформулированы следующим образом:
«При действии правил, выше изображенных о порядке наследия Престола, лицу, имеющему на оный право, предоставляется свобода отрещись от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании Престола» (ст.15/37).
«Отречение таковое, когда оно будет обнародовано и обращено в закон, признается потом уже невозвратным» (ст. 16/38).
В XIX в. от своих потенциальных прав на престол отреклись несколько членов Российского императорского дома женского пола перед вступлением в равнородные браки. Великая княжна Ольга Николаевна перед вступлением в брак с наследным принцем Карлом Вюртембергским (буд. Королем Карлом I), великая княжна Анастасия Михайловна перед вступлением в брак с великим герцогом Мекленбург-Шверинским Фридрихом-Францем III (1879).
Великий князь Владимир Александрович в силу фамильного акта 16 августа 1874 года дал обещание добровольно отречься от своих прав в том случае, если бы его супруга великая княгиня Мария Павловна не приняла православие и отказалась бы принять его при наступлении для Владимира Александровича возможности унаследовать престол. Этот акт утратил силу, так как великая княгиня Мария Павловна приняла православие в 1908 г. Великий князь Владимир Александрович скончался в 1909 г., при жизни старших его в порядке престолонаследия цесаревича Алексея Николаевича и великого князя Михаила Александровича
В ХХ в. от своих потенциальных прав на престол отреклись княжна императорской крови Татиана Константиновна перед вступлением в брак с потомком владетельных князей Мухрани князем Константином Александровичем Багратион-Мухранским (1911). Династический статус этого брака до революции не был в полной мере определён. Однако с 1946 г., после издания главой Российского императорского дома великим князем Владимиром Кирилловичем по запросу Испанского королевского дома «Акта о признании царственного достоинства дома Багратионов», признаётся равнородным.
Княжна императорской крови Ирина Александровна перед вступлением в морганатический брак с князем Ф.Ф. Юсуповым (1914) также отреклась от своих прав на престол и, уже после революции 1917 г., княжна императорской крови Екатерина Иоанновна перед вступлением в морганатический брак с маркизом Р. Фарраче де Виллафореста (1937).
Отречение могло быть только добровольным, но царствующий император имел право поставить его условием для своего соизволения на заключение брака, без которого, в силу статьи 183 ОГЗРИ, брак члена императорского дома являлся незаконным. В каждом конкретном случае император принимал решение о предъявлении или непредъявлении такого условия, исходя из своего видения государственных интересов. У члена императорского дома, которому предъявлялось это условие, оставалась возможность сохранить право престолонаследия, коего его никто не мог лишить помимо его воли, но тогда он должен был отказаться от вступления в данный брак.
Лишение члена императорского дома права престолонаследия помимо его воли и вопреки ей являлось абсолютно незаконным и невозможным при любых обстоятельствах, так как уничтожило бы основополагающий принцип акта о престолонаследии 5 апреля 1797 г. – «дабы наследник был назначен всегда законом самим». Когда под влиянием эмоций, вызванных первоначально негативным отношением к браку великого князя Кирилла Владимировича с великой княгиней Викторией Феодоровной, император Николай II поставил перед специально созванным Особым совещанием вопрос о возможности лишения великого князя прав престолонаследия, в «Мемории» на высочайшее имя, представленной по итогам заседания 29 января 1907 г., было почтительно указано: «устранение хотя бы и преслушного воле монаршей члена императорской фамилии, без его на то согласие, от прав на престолонаследие должно поколебать незыблемость коренного закона Империи о порядке наследия престола. Всякое же прикосновение к твердости этого закона, являющегося основою наследственной монархии, может в будущем сделаться причиною глубоких народных волнений, привести к раздорам в императорском доме и подорвать крепость и силу династического начала» (ГАРФ, ф. 601, оп. 1, д. 2138, лл. 119-127 об.)
Урожденный член императорского дома, как и любой иной подданный, мог быть подвергнут каким угодно наказаниям, вплоть до смертной казни, но права престолонаследия лишён быть не мог.
Самым драматическими и поэтому наиболее обсуждаемыми стали отречение от престола императора Николая II и отложение восприятия верховной власти великим князем Михаила Александровича в марте 1917 г. На сей раз речь шла не только о царствовании и жизни конкретного монарха и его ближайших наследников, но о судьбе всей династии и самого государственного строя России.
С отречением Николая II связано много противоречивых мнений и мифов. Мы не будем рассматривать явно антинаучные конспирологические версии, отрицающие сам факт отречения или подлинность его текста, виду их полной беспочвенности. Собственноручные записи в дневнике Николая II: «2-го марта. Четверг. Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т[ак] к[ак] с ним борется соц[иал]-дем[ократическая] партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 ; ч[аса] пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот[орыми ] я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!» (Дневники императора Николая II. – М.: ORBITA, 1991. – 736 с. - С.625) и весь комплекс исторических источников неопровержимо доказывают, что император подписал акт об отречении, и именно в той редакции, которая общеизвестна по современным событиям 1917 г. официальным и по последующим научным публикациям.
Остановимся на оценке актов 2 и 3 марта 1917 г. с точки зрения права.
Как известно, 22 февраля 1917 г. Николай II, являвшийся верховным главнокомандующим, в очередной раз отбыл из Петрограда в Ставку. 23 февраля в столице Российской империи начались волнения, изначально спровоцированные дефицитом хлеба, вскоре переросшие в массовые революционные беспорядки с участием вооруженных новобранцев. Совет министров во главе с князем Н.Д. Голицыным, командование Петроградским военным округом и городские власти оказались неспособными справиться с ситуацией, а руководство Государственной думы и большая часть её депутатов фактически потакали распространению смуты, намереваясь благодаря ей добиться масштабных политических уступок.
Император получал противоречивые и зачастую недостоверные известия, что препятствовало принятию им решений, адекватных реальной обстановке. Попытка великих князей Михаила Александровича, Кирилла Владимировича и Павла Александровича достичь компромисса с Государственной думой, чтобы «всячески, всеми способами сохранить Ники на престоле», путем издания манифеста о «предоставлении конституционного строя» не увенчалась успехом.
Николай II, в конце концов, 28 февраля принял решение вернуться в Петроград, но по дороге его поезд был блокирован на станции Дно, и он оказался вынужден направиться в Псков, куда прибыл 1 марта. Там 2 марта он получил телеграммы от большинства командующих фронтами, в которых в разных формах выдвигались требования отречения от престола.
Надеясь предотвратить гражданскую войну в условиях Мировой войны, император подписал акт об отречении, ключевыми словами которого были: «В эти решительные дни в жизни России, почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственною думою, признали мы за благо отречься от престола Государства Российского и сложить с себя верховную власть».
При этом Николай II заявил: «не желая расстаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол Государства Российского. Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу».
Таким образом, Николай II сложил с себя верховную власть, при этом объявив об устранении из порядка наследования своего прямого наследника и о передаче права на престол следующему в порядке престолонаследия члену династии, которому заповедал править на началах, вновь установленных «представителями народа в законодательных учреждениях».
Кто-то считает отречение Николая II проявлением величайшего благородства и самопожертвования, а кто-то, наоборот, - малодушия и своего рода дезертирства. И то, и другое является частными мнениями, основанными на чисто субъективном восприятии. Нас же интересует вопрос: имел ли он на всё это законное право?
Самодержавная монархия была правовым государством, а отнюдь не неограниченной тиранией, в которой государь мог делать всё, что ему заблагорассудится. Император являлся источником закона, но мог отменять и изменять его только в соответствии с законной процедурой, а пока закон действовал, подчинялся ему. Что касается статей о престолонаследии, то они в силу статьи 39 вообще «неприкосновенны», то есть не подлежат изменению даже императором. Для теоретически возможного внесения изменений в эту часть Основных законов, помимо установленных общих для любых прочих законов юридических процедур, необходимо ещё и разрешение от религиозной клятвы, приносимой по достижении династического совершеннолетия и повторяемой государем затем дважды – при вступлении на престол и при миропомазании в ходе коронования.
Если суммировать критические оценки акта 2 марта 1917 г., подвергающие сомнению или прямо отрицающие его законность и действительность, можно выделить следующие основные тезисы:
1) Отречение было не добровольным, а вынужденным.
2) Император в принципе не имел права отрекаться, так как в законе не регламентировано отречение от уже воспринятой верховной власти
3) Незаконным является отречение не только за себя, но и за своего наследника.
Первый тезис весом, но он имеет значение в большей степени в сфере морали, чем в области права. Конечно, утверждать, что Николай II отрекся свободно и добровольно, невозможно. На него было оказано сильное давление путем фактического лишения свободы, обмана и массированного психологического воздействия. Но практически все наши действия вынуждены теми или иными обстоятельствами. Строго говоря, признать отречение Николая II незаконным и лишенным юридической силы в связи с его «вынужденностью» можно было бы только в том случае, если бы он сам прямо, чётко и недвусмысленно заявил, что подвергся насилию и не желает исполнять навязанное ему против его воли решение. Поскольку такого заявления не последовало, данный аргумент представляется, по меньшей мере, дискуссионным.
Второй тезис заслуживает большего внимания. Действительно, в статье 37 буквально идет речь о «лице, имеющем на оный (престол – А.З.) право», а не о лице, уже это право реализовавшем.
Вообще, в России правовые нормы, регламентирующие престолонаследие, относятся к публичному праву, то есть восприятие верховной власти является, в первую очередь, не правом, а обязанностью.
При Рюриковичах мы еще наблюдаем некоторое смешение в этом вопросе публичного и частного права, как это в особенности свойственно феодальной Европе. Архиепископ Иоанн (Максимович) отметил: «Отношения великого князя к другим князьям были не столько государственно-правовыми, сколько семейно-нравственными, и такой же подход касался взаимоотношений государя и народа. «Русская земля» и власть над нею рассматривались государями из дома Рюриковичей как «отчина и дедина», то есть как достояние, унаследованное от предков, наряду с имущественным владением.
После воцарения дома Годуновых, а особенно в период царствования дома Романовых «идея национального государства освободилась от вотчинно-владельческой формы, в которой постепенно окрепла при Даниловичах. «Дело государево» становится «делом земским», которое от Бога поручено наследственному носителю власти».
Отказ принять унаследованную по закону власть является, с точки зрения публичного права, нежеланием исполнять обязанность, то есть уклонением от своего долга. Но в этом случае имеет место внешнее сходство с наследованием имущества, относящимся к области частного права. Заставить царствовать путем насилия, вопреки воле человека, невозможно в еще большей степени, чем насильственно заставить владеть нежеланной собственностью.
Для принятия власти, являющейся осуществлением воли, необходимо согласие её проявлять. В монархической системе для восшествия на престол необходимо согласие царствовать. Если же такого согласия нет, то навязывание власти является бессмысленным и контрпродуктивным. Кроме того, когда дело касается исполнения функций верховной власти, то заставить принять её просто некому, ибо не существует никакой власти, выше верховной.
Поэтому 37 статья признаёт нежелание царствовать достаточным законным основанием для отречения. Причем не только от права на престол, но и от самого престола. Ведь обладание престолом является осуществлением права на него. Следовательно, отречение от престола является частным проявлением отречения от права на него.
Отречение царствующего императора, действительно, не прописано в законе буквально. Но это не является значимым аргументом. До отречения цесаревича Константина Павловича, как уже говорилось, в законе не было вообще регламентировано отречение кого бы то ни было, но соответствующие правовые нормы появились, когда возник первый прецедент. По этому пути, вне всякого сомнения, пошли бы и в том случае, если бы легитимная наследственная монархия в России после событий февраля-марта 1917 г. сохранилась в качестве образа правления. Были бы внесены соответствующие дополнения, регламентирующие процедуру сложения императором с себя верховной власти, правовой статус и титулование отрекшегося монарха.
Право на отречение ограничено условием: оно (право) предоставляется «в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании престола». Если рассматривать эту формулировку вне контекста, то следовало бы признать эту норму юридической фикцией (часто применяемой в римском праве), призванной подчеркнуть публично-правовой характер законов о престолонаследии. Император, теоретически, может не утвердить отречения своего прямого или потенциального наследника. Но принудить такого члена династии царствовать, если до него дойдет очередь наследования, невозможно. Еще более трудно себе представить, как заставить царствовать императора, принявшего решение сложить с себя верховную власть.
Смысл и значение условия, предъявляемого статьей 37, становятся понятными, исходя из следующей статьи 38. Чтобы отречение обрело силу закона, необходимо его обнародование и обращение в закон, после чего оно признаётся уже невозвратным. Но кто же может это сделать? С точки зрения Основных законов Российской империи, только верховная власть, то есть следующий законный наследственный император. Отрекающийся монарх продолжает обладать властью до момента обнародования своего отречения, но он уже не может сам обратить его в закон, ибо, как отметил современный исследователь династического права М.А. Александров, «здесь его воля вступила бы в противоречие с его обязанностью. Освободить самого себя от своей же обязанности, и при том посредством полномочий, которые вытекают из этой же обязанности – это было бы верхом юридического абсурда» .
Царствующий император, непосредственно осуществляющий право на престол, при намерении отречься от него обязан действовать так же, как и наследники потенциальные, предоставляя обращение своей воли в закон своему легитимному наследственному преемнику. Этим обеспечивается непрерывность, присущая верховной власти по её природе. Отречение от престола юридически допустимо только при наличии законного преемника. Де факто принудить царствовать отрекшееся лицо, разумеется, невозможно, но, в силу публично-правового принципа, де юре его царствование продолжается до момента восприятия его обязанностей и прав следующим законным монархом, обращающим отречение предшественника в закон (или до смерти отрекшегося, как произошло с Николаем II).
Таким образом, по Основным законам Российской империи император Николай II имел право отречься от престола за себя, но его отречение не обрело законной силы, так как при его жизни не было обращено в закон его преемником.
Что касается исключения из порядка престолонаследия цесаревича Алексея Николаевича, то оно противоречит Основным законам Российской империи и самому смыслу акта 5 апреля 1797 г., являющемуся источником законодательства о престолонаследии – «дабы наследник был назначен всегда законом самим».
Цесаревич Алексей Николаевич мог бы отречься от своих прав на престол только сам лично, и не ранее достижения им династического совершеннолетия, которое для наследника определено в 16 лет (то есть, не ранее 30 июля/12 августа 1920 г.).
Конечно, в случае, если бы великий князь Михаил Александрович принял престол, и монархия в России сохранилась бы, наверняка были бы установлены новые законодательные «начала», легитимизирующие создавшееся положение.
Но отложение принятия верховной власти Михаилом Александровичем создало «перерыв в праве», а дальнейшая эскалация революции сделала обеспечение даже чисто символической правовой преемственности уже совершенно недостижимым. Поэтому оценивать правомерность наследования в Российском императорском доме возможно только на основании соответствующих статей СОГЗРИ 1906 г.
Существует распространенное, но беспочвенное мнение о том, что великий князь Михаил Александрович «отрекся от своих прав на престол». Это не соответствует действительности.
На самом деле, 3 марта 1917 г. Михаил Александрович по итогам совещания с делегацией Государственной думы подписал акт, согласно которому отложил восприятие верховной власти и заявил, что готов принять ее только в том случае «если такова будет воля великого народа нашего, которому и надлежит всенародным голосованием через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные Законы Государства Российского».
Этот акт противоречил установлениям Главы II СОГЗРИ «О порядке наследия престола» и статье 53 ОГЗРИ, оставляя престол на время вакантным и, тем самым, нарушая принцип непрерывности верховной власти. Однако он не являлся ни «отречением дома Романовых», ни «отречением ЗА дом Романовых», ни даже личным отречением от своих прав великого князя Михаила Александровича. В беспрецедентной революционной ситуации Михаил Александрович счёл за благо предоставить народу право решить, останется ли Россия монархией или станет республикой, но от своих законных наследственных прав и обязанностей в случае сохранения или восстановления монархии он не отрекался.
Точно также не отрекались от своих династических прав и обязанностей прочие великие князья, согласившиеся с позицией Михаила Александровича и подписавшие заявления по формуле, предложенной великим князем Николаем Михайловичем: "Относительно прав наших, в частности и моего на престолонаследие я, горячо любя свою Родину, всецело присоединяюсь к тем мыслям, которые выражены в акте отказа великого князя Михаила Александровича".
Революционные потрясения неумолимо вели от частичных нарушений законности к полному попранию права и достигнутых договорённостей. 1 сентября 1917 г. председатель Временного правительства А.Ф. Керенский, не дожидаясь созыва Учредительного собрания, провозгласил республиканский образ правления (34) . 25 октября 1917 г. Временное правительство было низложено в результате большевистского переворота. Учредительное собрание, начавшее заседать 5/18 января 1918 г. и разогнанное на следующий день большевиками, успело провозгласить Россию федеративной демократической республикой, но это состоялось в отсутствие кворума. А новая коммунистическая власть начала созидать свою собственную легитимность с нуля.
Великий князь Михаил Александрович стал первой среди Романовых жертвой развязанного после Революции террора. Его расстреляли 30 мая/12 июня 1918 г. в окрестностях Перми. 4/17 июля 1918 г. в Екатеринбурге по приговору Уральского областного совета рабочих и солдатских депутатов были казнены Николай II, вся его семья и находившиеся с ними приближенные. Таким образом, всё мужское потомство Александра III (Николай II, цесаревич Алексей и великий князь Михаил) было физически уничтожено, и обязанности и права императоров всероссийских по Основным государственным законам Российской империи перешли в род следующего сына Александра II великого князя Владимира Александровича (1847-1909) – к великому князю Кириллу Владимировичу (1876-1938).
Фактически он заявил о вступлении в права преемства сначала 26 июля/8 августа 1922 г., издав в Каннах акт о своем «блюстительстве престола», а затем уже окончательно 31 августа/13 сентября 1924 г., подписав в Кобурге манифест о принятии им титула императора всероссийского в изгнании.
В этих актах Кирилл Владимирович игнорировал факт отречения от престола Николая II.
В Обращении о «блюстительстве государева престола» великий князь ещё выражал надежду на сохранение жизни Николая II и утверждал, что в этом случае он должен вернуться на престол: «Мы уповаем на то, что жив государь Николай Александрович, и что весть о его убиении распространена теми, для коих его спасение было бы угрозою. Не может наше сердце отказаться от надежды на то, что вернется он, пресветлый, к престолу своему».
В манифесте 31 августа/13 сентября 1924 г. о восприятии Кириллом Владимировичем прав и обязанностей императора констатируется факт мученической кончины Николая II, его сына и родного брата, но не упоминается об актах 2 и 3 марта 1917 г. В письме на имя вдовствующей императрицы Марии Феодоровны, Кирилл I, чтя её материнские чувства, заверял: «Если осуществится чудо, в которое ты веришь, что возлюбленные сыновья твои и внук остались живы, то я первый и немедленно объявлю себя верноподданным моего законного государя и повергну всё, мною содеянное, к его стопам».
То есть, Кирилл Владимирович, в полном соответствии с Основными законами Российской империи, не считал отречение Николая II вступившим в законную силу, а обращать его в закон посмертно не видел смысла.
По законам Российской империи до дня своей казни Николай II юридически оставался легитимным императором, а с 4/17 июля 1918 г. эти обязанности и права перешли к Кириллу Владимировичу, хотя сам он объявил об их принятии лишь спустя 6 лет, в обстоятельствах, исключающих исполнение обязанностей монарха на государственном уровне. В условиях отсутствия в России престола как юридического лица, царственное служение заключается в возглавлении Российского императорского дома как исторической институции и в обеспечении его преемственности на основе системы исторических правовых установлений, духовных ценностей, идейных принципов и социокультурных традиций.
Александр ЗАКАТОВ